История воссоединения Руси. Том 2 - Страница 105


К оглавлению

105

Великий Світ наша Мати
Напусть напустила
Славне Військо Запорозьке
Та й занапастила.

Это достойно трезвого внимания народоизучателей: что о Богдане Хмельницком, этом Александре Македонском украинских летописей, я собственными ушами слышал в народе вот какую песню:


Бодай Хмеля-Хмельницького
Перва куля не минула,
Що велів брати паробки й дівки
І молоді молодиці.
Паробки йдуть співаючи,
А дівчата ридаючи,
Молодиі молодиці
Старого Хмеля проклинаючи:
Та бодай Хмеля-Хмельницького
Перва куля не минула!…

Между тем как во всех слышанных мною песнях, легендах и воспоминаниях о Петре и Екатерине, Первый Император и Матушка Цариця (народные названия) ни одним словом не заподозрены украинскими простолюдинами в измене интересам народным, и вспоминаются с величайшим почитанием. Шевченко, в этом случае, шёл вразрез с украинским народом, под влияниями вовсе не поэтическими. Он «меж детей ничтожных мира» часто бывал ничтожнее всех. При всём своём таланте, он много пострадал от первоначальной школы, в которой получил то, что в нём можно было назвать, faute de mieux, образованием. Он долго сидел на седалищах губителей, которые, по еврейскому подлиннику 1-го псалма, означают злоязычников, а перед их седалищами вечно стоял жертвенник худшему из олимпийцев. История известная.

К этому примечанию нахожу нужным присовокупить другое примечание, — именно о том, почему украинское простонародье относится весьма симпатично к идее монархической власти. Его историческое прошедшее привело его к убеждению, что только эта форма правительства обеспечивает безопасность личности, семьи, имущества, наконец и самой религии. Мысль эту я высказал ещё в 1862 году, в статье о публичных лекциях Н. И. Костомарова (помещённой в газете «Век»). Поэтому и нет надобности о ней распространяться. Скажу только, что вовсе не низменное, так сказать, придавленное положение простолюдина и не невежество его в истории и других науках заставляют его лелеять мысль о монархизме, как идеал правды на земле (он так понимает монархизм). Я бы мог привести несколько случаев, в которых выразились весьма рельефно самостоятельность его суждения: о предержащих властях вообще и о некоторых личностях в частности; но ограничусь замечанием, что, стоя низко на общественной лестнице, украинский простолюдин вовсе не думает, что расстояние между её низом и верхом очень велико. Он относится к этому вопросу так простосердечно, как тот, кто, среди полей обетованной земли, напевал под гусли: «Мал бех в братии моей»… Он представляется сам себе такой важной моральной единицей, что, по его мнению, не только царь, но и сам Бог может непосредственно с ним беседовать. Некто путешествуя пешком по Украине для народоизучения (во времена оны, не теперь), беседовал со встреченным на ярмарке слепым кобзарём и внушил ему своей речью столь высокое о себе понятие, что кобзарь, с наивностью Гомеровых личностей, сказал: «Я хоч и простый чоловик, та знаю, хто се зо мною говрить: се або царь, або Бог» (Sic).

16

Потому-то не следовало пренебрегать этими явлениями: ибо такие малые начинания обыкновенно превращаются в грозные дела. — Эти слова получат больше силы, когда мы примем во внимание, что летописец далеко не дожил до грозного развития казацкой силы и умер в 1599 году.

17

В письме к Криштофу Радзивилу от 3 марта 1599 года (см. в приложениях ко ІІ-му тому) князь Константин-Василий Острожский говорит мимоходом, что Ян Замойский выпросил у короля два села Косинскому, от которого купил их князь Вишневецкий. Это имя не встретилось мне больше нигде в современных бумагах и, по всей вероятности, принадлежит лицу, которое какими-то судьбами очутилось во главе украинского движения против шляхетского полноправства.

18

Похитив какие-то документы у своего пана, он, в 1603 году, выдал себя в Киеве за князя Половца-Рожиновского, наследника Белоцерковской волости, Половецка, замка Сквира с городом и многих других имений. Он умер в 1614 году, не доказавши своих прав, но его претензия дала ему возможность найти себе жену в панском доме; дети его были признаны шляхтичами и кое-что получили из мнимого наследства, путём интриг заинтересованного в добыче знатного пана Аксака.

19

Рукоп. Императ. Публ. Библ. польск. Л. F. отд. IV, № 99, л. 84.

20

Во время пребывания Эриха Ласоты за Порогами, сечевики называли полковником Запорожского Войска Хлопицкого, но, видно, только для придания важности его посредничеству между войском и императором. (См. ниже.)

21

Обух или келеп (у казаков) постоянно был в руках у знатного господина; саблю, для большей okazałości, носил за ним giermek (паж).

22

Из народной песни времён Хмельнитчины, записанной автором в селе Суботове, принадлежавшем, Богдану Хмельницкому. Я потому указываю местность, что песня, по своему содержанию, могла там быть сложена скорее, нежели где-либо. Косарь, которого я первого встретил рано утром на улице, вернулся домой по поводу завязавшегося между нами разговора. Но чем он был заинтересован в молодом человеке? (это было давно). Совершенно тем, чем интересовались казаки времён Косинского: он вообразил меня царским агентом, разведывающим, как стоят вещи в Украине, для исправления злоупотреблений помещиков и чиновников. Это мне помогло войти с ним и с его серьёзными соседями в дружескую беседу, в которой ничего не было недосказанного. Шляхтич Косинский, без сомнения, был человек более сведущий в делах внутренней политики, чем его приятели (они, как видно из пятковского листа, не все даже умели писать). Он находился более или менее в том положении относительно своей публики, в каком я очутился среди суботовских косарей, отложивших ради меня косовицу. Он жил в том веке, в котором от слова до дела не был «un gran tratto», как в наш более сложный век. Он уступил энтузиазму нуждающихся людей до пятковского дела; он не мог устоять против него и после пятковского. А чего доброго, сам поджёг и раздул в казацком сердце энтузиазм нужды и чувство обиды. Я мог бы сделать то же самое с суботовцами, если б видел в том прок. Косинский видел, или мог видеть прок в своём предприятии. Впрочем, и то сказать: Запорожская Сечь, с её недоступностью для правительственной власти, служила тогда сильной опорой для всякого героического и злодейского замысла (понятия относительные).

105