Обо всём этом есаулы (которых Ласота называет адъютантами) донесли большой раде. Для решения вопроса на свободе, казаки-чернь отделились в особую раду. Там, после долгих совещаний, снова приняли они предложение императора, по выражению Ласоты, cum solemni acclamatione и бросаньем кверху шапок. Когда послы выходили из собрания, затрубили трубы, забарабанили литавры, из больших пушек прогремело десять выстрелов; а ночью пущено несколько ракет.
Но в Сечи были своего рода сибариты, которым далёкие и трудные походы не нравились. Это были богачи, так называемые «дуки», имевшие собственные човны и привыкшие к вкусной трапезе, в которую, кроме рыбы, обыкновенной пищи казацкой, входила и дичь, доставляемая им, как можно думать, убогими товарищами. Ночью начали они бегать от одного казацкого куреня к другому и показывать предположенный поход с невыгодной и даже подозрительной стороны его. «Сперва обдумайте, что вы делаете», говорили они: «как бы вам не даться в обман. Разве много прислал император казны? Сосчитайте-ка, сколько убогих между вами! Как вам выживиться этими деньгами в таком далёком походе? Да вы с этими деньгами не будете знать, что и покупать: насущный ли хлеб, или коней! А император теперь заманивает вас в свою землю, когда вы ему нужны, а как вы сделаете дело, он тогда забудет и думать о вас. Разве он обеспечил вас какою грамотою или печатью»? — Слушая экономические соображения, которые сильнее всякой высокой мысли говорят сердцу большинства, казацкая чернь ударилась в другую крайность. В созванной утром раде, казаки усомнились даже в тех деньгах, которые были присланы с Ласотой, и наряженная от них делегация довольно грубо потребовала от него фактических доказательств его посольства. — «Я ручаюсь вам головою моею за деньги», отвечал Ласота. «Не так я безрассуден, чтоб осмелился приглашать рыцарское общество к походу, не имея наличной суммы». Он показал казакам императорскую инструкцию с печатью и просил о заключении условий. Выслушав доклад своей делегации, казаки всё-таки оставались при своём упорстве. Тут выступил на сцену бывший казацкий гетман Лобода, знаменитый, по словам Ласоты, разорением Белгорода, и, вместе с другими «значными казаками», принялся увещевать товариство так: «Поразмыслите, братчики, что это вы делаете. Не отпихайте императорской ласки и обещаний. Ведь это вы сделаетесь смеховищем на свете, когда не пойдёте на врага христианства и не заслужите награды у такого великого потентата». Казаки молча не подавались. Тогда гетман Микошинский сказал с досадой: «Так-то вы много думаете о чести, славе и добром имени казацком! Не хочу ж я и гетмановать над таким войском!» С этими словами он положил перед казаками знаки своей власти и объявил собрание распущенным. Рада разошлась в нерешимости.
После обеда (рассказывает Ласота далее) есаулы опять начали созывать казаков в раду, «а иных и mit Priigeln гнали». Рада упросила Микошинского принять на себя снова гетманство, но тем не менее, после долгих прений, дело осталось нерешённым. Здесь Ласота замечает, что слухи о числе казаков были преувеличены. За Порогами нашёл он не более 3.000. «Правда», прибавляет Ласота, «если только захотят они, то соберут и ещё несколько тысяч из тех, которые держатся по городам и сёлам, но тянут к запорожцам».
Июня 23 опять собралась рада. Она прислала иссреди себя нескольких депутатов к императорскому послу. «Не думайте», говорили депутаты, «что мы отказываемся от службы вашему императору. Рады мы всей душой служить ему, да лошадей у нас нет, вот в чём беда»! — Ласота отвечал, что он не прочь подать в раду письменный проект условий, на которых могла бы состояться с ними сделка. Депутаты пошли доложить собранию о его предложении. Собрание одобрило этот способ привести дело к какому-нибудь концу, и затем рада разошлась. Но прежде чем Ласота подал в собравшуюся после обеда раду составленные им на бумаге условия, казаки написали собственные и пригласили Ласоту в раду для выслушания этих условий.
Кроме пятковского листа, составленного панами и только подписанного Косинским и его сподвижниками, мы не имеем ровно никакого документа, который давал бы нам не измечтанное понятие о запорожцах; а потому их письменные транзакции с императорским послом для нас — не канцелярские бумаги. Это — осязательный след их социального и экономического положения, поэзия факта, а не фантазии, которая так часто затмевает у нас факты. Документы эти писаны действующими лицами непосредственно, и потому в них нет ничего подразумеваемого. Передаём их в том виде, в каком вошли они, немецкой речью, в рукопись, сохранившуюся в герсдорфской библиотеке в Бауцене, под заглавием: «Diarium des Erich Lassota von Steblau».
«Conditiones, переданные полным собранием (das ganze Kolo) Запорожского войска послам Римск. И. В.
1) Тотчас по получении, прошлою весною, здесь в Запорожье, чрез нашего товарища (gesellen) Станислава Хлопицкого, письма Е. И. В., нашего всемилостивейшего государя, мы,узнав чрез пленных, что в Белгороде собралось войско турецкого императора, состоящее из всадников и пехотинцев, и что оно должно было оттуда двинуться в Венгрию, призвали на помощь Всемогущего и отправились туда же, чтобы испытать счастие от имени Е. И. В., и успели так действовать огнём и мечом, что положено на месте 2.500 вооружённых людей и около 8.000 простого народа».
«Затем, когда сказанный товарищ наш Хлопицкий передал нам знамя и трубы от Е. И. В.(его императорское величество), мы приняли эти прекрасные клейноды (Kleinoth) с благодарностью и, зная наверно, что крымский царь имел намерение переправиться со всей своею силою через Днепр при Очакове, отправились туда с гетманом нашим, дабы препятствовать его переправе; но, заставши там большие силы турок, как сухопутные, так и морские, мы, противясь им по возможности, боролись с ними и пленили, благодаря Бога, одного из их начальников.