История воссоединения Руси. Том 2 - Страница 17

Собрание разделилось на две рады: в одной участвовала только старшина (отаманье), в другой — только чернь. Этой последней раде, в важных случаях, подобных настоящему, предоставлялось право постановить решение, которое старшина обязана была выполнить беспрекословно, или обсудить для вторичного представления в общей раде. На сей раз предложение императора принято было «чёрной радою» с восторгом. Казаки, в знак своего согласия, подбросили вверх шапки, а потом, подбежав к собранию старшин своих, грозили утопить того в Днепре, кто осмелится противодействовать их решению.

Тут уже выступил наружу другой народный принцип, выраженный украинской пословицей: громада — великий чоловик. Запорожская чернь, сознавая важность ума коллективного, ставила ни во что самую умную единицу между старшиною. Этим объясняется факт, что большая часть запорожских предводителей оканчивала поприще своё смертью от рук самого войска своего. В этом же надобно искать смысла и таких поступков, как выдача зачинщиков восстания, в случае его безуспешности. Послушные до рабства своему предводителю, доколе он уверенсам в себе, казаки терроризовали его беспощадно при всяком колебании, а за неудачу в походе часто карали смертью, точно султан своего визиря. Смысл у них был спартанский: за удачу — честь и слава, хоть бы то было и воровство; за неудачу — смерть: не позорь войска! Логика их была такова: до булавы треба головы; кто брал в руки диктаторскую власть, тот принимал на себя всю ответственность за ошибки диктатуры, а коли не піп, то не вбирайся й в ризи. Потому-то в гетманы казаки шли весьма неохотно; часто были они принуждаемы выбрать любое: или смерть от своих товарищей, или диктаторскую власть над ними. «У запорожцев чернь», замечает Ласота, «очень сильна, и в ярости своей (furi) не терпит противоречия».

Для заключения условий с императором, «казаки-чернь» выбрали 20 депутатов, — не известно, из своей ли среды, или из старшины. Послов опять пригласили в раду. Депутаты в большом казацком кругу составили малый. Они сели среди рады на земле, пригласили послов также садиться и долго совещались между собой. Результат совещания был таков, что казаки рады бы телом и душой идти в предложенную им службу; не отказывались они также двинуться в Волощину и, переправясь через Дунай, вторгнуться в Турцию; но к этому встретились им непреодолимые препятствия, и, во-первых, у них не доставало коней, как для себя, так и под орудия. В прошлую зиму татары набегали на них семь раз и угнали до 7.000 лошадей, так что теперь на всём Низу наберётся не более четырёх сотен. Во-вторых, малым войском в 3.000 человек не отваживаются они идти в Волощину. Волошский господарь не такой человек, на которого можно было бы полагаться, да и сами волохи — народ непостоянный и нещирый. В-третьих, за такое незначительное вознаграждение, какое предлагают им, нельзя принять обязательства служить императору и идти в такую даль, да и самое предложение сделано им как-то неопределённо. Как достать лошадей? — спрашивали они посла. Не может ли он добыть им несколько сот коней в Брацлавском воеводстве под них и под пушки? Были бы только кони, а все прочее они сделают. Наконец, казаки ссылались на свой обычай — не предпринимать ничего неверного, не вступать в службу и не ходить в поход, без самых точных условий. Поэтому желали, чтобы Ласота заключил с ними, именем своего императора, контракт относительно трёхмесячного жалованья и содержания коней.

Насчёт коней, Ласота отвечал, что ему, как иностранцу, незнакомому с Польшей, мудрено дать им совет, но он не сомневается, что, если бы казаки поднялись вверх по Днепру, то в городах и сёлах, где они выросли, и где у них есть родные и приятели, они не только найдут коней, но и казаков для похода; да и воевода брацлавский, прибавил он, великий приятель запорожцам; он также поможет им в этом, только бы они попросили его. О жалованье Ласота сказал, что, если б их требования были заявлены прежде, то дело это устроилось бы заблаговременно, а теперь он считает невозможным вступать с ними в денежные сделки. О волошском господаре Ласота подал им надежду, что он примет сторону императора, лишь только казаки прибудут к нему вместе с императорскими послами, и потому советовал им довериться монарху, который послал им столько почётных и значительных даров, сколько они ещё не получали разом ни от какого потентата и при этом не посмотрел на такое далёкое и опасное путешествие послов своих. Ласота настойчиво советовал казакам отправиться вверх по Днепру в Украину. Не сомневался он, что к ним пристанет на родине множество народу, с которым смело можно вступить, следом за татарами, в Валахию и дойти до Дуная. При этом Ласота распространился о достоинстве и великодушии своего государя, готового наградить их, может быть, даже более щедро, чем они ожидают.

Казаки, со своей стороны, призывали Бога в свидетели готовности своей служить императору, но им не возможно предпринять такого далёкого похода, по тем причинам, которые они уже объяснили. Всё же, однако, чтобы доказать его величеству свою преданность, они согласились отправить к нему послов, уполномочив их заключить с ним договор на счёт их содержания, а сами они между тем будут стараться добыть лошадей и, чтобы не оставаться праздными, отправятся в море, — не удастся ли им разорить два турецких города в устье Дуная, а не то — ударить на Перекоп, до которого от Сечи по прямой дороге считалось только 26 миль.

«Эта служба», сказал Ласота «не принесет пользы моему государю: теперь вы не помешаете уже татарам вторгнуться в Венгрию и не отделите их от турецкого войска; а эти-то два пункта и были предметом моего посольства. Нет, уж если хотите сослужить его императорскому величеству службу, так снимайтесь тотчас же с места и ступайте в догонку за татарами. Этак вы не дадите им пройти в Венгрию, а между тем из Волощины вам ещё лучше, чем из Сечи, отправить к императору посольство для переговоров о жалованье. И уж конечно его величество, видя казаков уже в действии против неприятеля, тем благосклоннее примет их представление».