История воссоединения Руси. Том 2 - Страница 57

Разговор этот был прерван Скиндер-башой: «Уничтожьте сперва казаков; тогда будем говорить о татарах: ведь они во власти падишаха».

«Надобно делать, а не говорить», возразил панский посол. «Дело покажет способ».

«А я тебе скажу», продолжал Скиндер-баша, «что не уничтожить вам казаков до тех пор, пока не уничтожите паланок, именно: Бершады, Канева, Корсуня, Чигирина, Черкасс, Белой Церкви».

«А это что за договор — уничтожать замки?» — спросил посол.

«Это необходимо сделать», важно сказал Скиндер-баша, «во-первых, потому, что там гнездятся казаки, а во-вторых, потому, что замки стоят на турецкой земле».

Посол молчал.

«Что ж ничего не говоришь»?

«Да что же толку в пустом разговоре? Доказал бы я тебе, что Днестр — граница в этой краине, да меня послали сюда не граничиться. А о таком способе уничтожения казаков пан гетман не получал инстуркции от короля, то и мне не поручил ничего говорить».

Долго ещё разглагольствовал wymowny basza на свою новую тему.

«Напрасные слова», отвечал посол. «Об этом рассуждать я не стану; а вот, сколько мы ни говорили, всё-таки выходит, что король не только не подаёт повода к разрыву, напротив, старается всячески сохранить дружеские отношения с вашим императором, как ни много у него поводов к неудовольствиям.

Вот и теперь, идучи для мирных переговоров с нами, ты разрушил Рашков, а прийдя сюда, напустил татар: побрали татары осадников в нашей земле, в мирное время».

Скиндер-баша уверял с клятвой, что рашковяне сами накликались на беду: войско шло мимо, а они захватили и разграбили два воза. «Мои люди хотели оборонить возы, а они выскочили из засады, убили несколько человек наших. Тут войска бросились на них; удержать не было способа. Татар не удержишь: это народ своевольный».

«Верю», сказал посол, «что мудрено удержать своевольный народ. Верь и ты, что королю трудно обуздать своевольство казацкое. Когда ты не мог удержать людей, которые смотрят на твои наметы, как же нам обуздывать казаков, которые живут Бог знает как далеко от Варшавы, стало быть и от коронных гетманов»?

Ничего не сказал на это Скиндер-баша, только рассмеялся. Посол удалился в свой намет, а султанская рада продолжала свои совещания ещё часа три.

После обеда Скиндер-баша пригласил его к себе опять и говорил с ним наедине. Третьим между ними был переводчик, пан Отвиновский. «Ну, что, же пан посол?» — начал Скиндер-баша, — «что ты мне скажешь о том, о чём я говорил с тобой утром?»

«Вот что скажу: вы склоняетесь к миру, — это дело хорошее; но мир никогда не может быть заключён на предлагаемых вами условиях».

«Слушай, однако ж», сказал Скиндер-баша. «Я готов поудержать татар, если дадите им upominki; а вы обуздайте казаков, да и тех также, что вторгаются в Волощину. Ведь они посягают и на Седмиградскую землю, помогая сыну Гуманая».

«Это ещё похоже на дело», отвечал пан Ожга; «в этом, пожалуй мы сойдемся, но что касается до паланок — никогда!»

Тогда Скиндер-баша, взяв пана Ожгу за кунтуш, начал говорить так: «пан посол, если б я взял у тебя эту одёжу, а ты взял бы у меня мою; твоя стоит 100 талеров, а моя 50; потом я бы сказал тебе: помиримся; я взял твою одёжу, так за то ты взял мою. Ведь на это ты бы отвечал, что твоя одёжа лучше моей, не правда ли? Так и здесь. Казаки наделали столько беды в землях нашего падишаха, сожгли столько городов, а вы не хотите разрушить одной паланки, именно Бершады, чтоб успокоить падишаха! Ведь это вещь пустячная, да я представлю ему, что он тут вознаграждён вполне. Упорствовать вам, право, незачем. Вот в Венгрии намножилось сабатов и построили себе паланки; что же? Во время мирных переговоров, немецкий император — я говорю его словами — разорил паланки. Да вот хоть бы и ускоки: ведь император Матвей и его брат воевали с венетами за них, а потом дошло до того, что разрушили Градище, где жили ускоки. Наконец, не далее как в прошлом году, седмиградский князь уступил падишаху Липу с пятью замками, лишь бы как-нибудь помириться; все каменные замки, не то, что ваша Бершада».

На это посол возразил, что мир между султаном и немецким императором ещё не заключён, и император разорить паланок не соглашается; что война с венетами всё ещё тянется, и едва ли венеты выдержат её. «Что же касается до седмиградского князя», продолжал пан Ожга, «то он отдаст пожалуй и Колозвар и Белгород, если ему прикажете, потому что султан дал ему царство; а мой государь — монарх независимый, равный с самыми великими монархами на свете, в том числе и с твоим государем; напрасно домогаешься от него, чтоб он уничтожал паланки».

«Пожалуй», сказал Скиндер-баша, «я отступлюсь от других паланок, но Бершаду непременно разрушьте».

«Что вам в этом за польза?» — спросил посол. «Это вас волошский господарь подводит. Он сердит на Босого, что живёт в Бершаде. Ещё в прошлом году жаловались мне на него под Хотином волохи, и мы им обещали наказать его. И теперь я обещаю, что король удалит Босого из Бершады, а посадит на его место лучшего кого-нибудь».

Скиндер-баша достал тогда свой молитвенник, положил на него пальцы и сказал: «Клянусь небом и землёй, и этим стулом, на котором сижу, что повеление на счёт Бершады дано мне самим падишахом, и вот по какой причине. Босый поймал трёх турок и взял за них выкуп. Между этими турками один был близкий родственник муфтия, а другой — тоже какой-то родственник приближённого султанского слуги, и они-то вдвоём настроили падишаха требовать разорения Бершады». Вслед за тем баша показал копию письма, которое султан отправил через посла к королю.