Между тем как одна часть разделившейся на части руси готовилась дома неведомо для нас к русскому делу в эгоистических своих интересах, другая часть очутилась за Днестром и, повинуясь такому же врождённому нашей природе эгоизму, делала русское дело, воображая его польским: Замойский и его сподвижники, возводя на молдавское господарство Иеремию Могилу, упрочивали его племяннику Петру тот путь к митрополии киевской, который помог нам найти выход из лабиринта Речи Посполитой Польской. За этот подвиг стоит поименовать всех их. Кроме двух уже названных, они были: Гербурт, Пшерембский (которого отец или дед наверное был какой-нибудь Прорубай), двое Терновских, (а по-польски Tarnowskich) Ханский, братья Потоцкие, Браницкий, Зебжидовский, Мышковский, Прушновский, Леснёвский, Данилович, Вирник (Wiernek), Станиславский, Слидковский, Дроевский, Порыцкий, Гульский, князь Вишневецкий, Струсь, Рожинский, Горностай, Творжиянский, Темрюк, Чертанский, Бильструп, Уляницкий, Корытинский, Кланицкий, Витославский, — имена большей частью запечатлённые кровавой памятью в летописных преданиях московской и киево-галицкой Руси! Войска при них насчитывает Бильский по отрядам 7.250, в том числе 1.500 выбранцев. Это был цвет боевой польской силы. Даже мозольные походные труды не были чужды им. Помня Камиллов и Цинциннатов, шляхта возвышалась иногда до уровня пренебрегаемых ею братьев своих казаков. Когда оказалось нужным укрепить стан польский над Прутом, на урочище Цоцоре, гетман первый взялся за заступ, за ним стали работать ротмистры, а за ротмистрами товарищи, и в один день поспел окоп с тринадцатью баштами и четырьмя «бронами» (воротами). В этом окопе выдержали наши русины и поляки напор татар и турок, которых было, если верить реляции, тысяч сорок, и заключили мир только под условием, чтобы Могила был оставлен на господарстве. Честь им и слава за это!
Но не одним русским землевладельцам, не одним панам, не одним тем, которые, как Острожский, называли себя поляками, даже не переменив ещё православия на котоличество, — не одним им слава. Они должны поделиться ею с теми, которых они лишали права владеть поместьями и участвовать в сеймах, которых терпели по невозможности истребить, которых игнорировали в своих бытописаниях. Успехи Замойского в Волощине были подготовлены казацкой службой немецкому императору и постоянными сношениями их с Волощиной по обеим сторонам лесистого хребта, который делит её на два княжества. Приверженцев султана и потурнаков казаки побивали; приверженцев христианского императора поддерживали. Действуя заодно с подкреплениями, присылаемыми господарям от императора, они так усилили молдавского господаря и ослабили хана, что господарь нанёс татарам неслыханное до тех пор поражение, а вслед за тем отпал от турок и объявил себя вассалом немецкого императора. Какую роль играли в этом деле казаки, видно из того, что они посылали своего посла, сотника Демковича, в Пресбург, для приведения молдавского господаря к присяге императору, которому они служили. Сотник Демкович имел оседлость в Баре и от 3 февраля 1595 года уведомлял о своём посольстве князя Острожского, у которого, как видно, состоял на службе по части доставления разных вестей, то есть служил ему газетой. Он доносил, что был «послан от панов казаков к молдавскому господарю для выслушания присяги, которую господарь, за его приводом, принёс императору вместе со своей духовной исветской радой, с духовенством и гетманом». Отступник бусурманского владычества, в качестве прозелита, вырезал всех турок, сидевших у него на шее, а имущество их раздал венгерской своей гвардии; даже султанского гонца, ехавшего через Молдавию к польскому королю, обезглавил перед казацкими послами, которым он показывал наказ императора действовать заодно с Запорожским Войском. На турецких знамёнах, под которыми он до сих пор сражался, велел изобразить кресты и знаки христианского императора, а обезглавленных турок расставил по всему рынку, в знак поругания мусульманства. Но этот бунт, о котором умалчивают польские историки, вызвал в Царьграде страшную сцену. Падшая столица Палеологов была заперта на три дня для въезда и выезда. Турки казнили христиан. Безмолвно смотрели на кровавую сцену войска султана, составленные большей частью из потурнаков; наконец адзамуланы не стерпели мучений совести, бросились на палачей, и началась битва между приверженцами и противниками ислама. Восемь дней продолжалась междоусобная резня в запертом Царьграде, и несколько десятков тысяч легло с обеих сторон трупами. Не доставало в этот критический момент явиться в Босфоре разбойникам-казакам, и христианский мир давно бы освободил из рук азиатских варваров колыбель своего просвещения. Но казакам в это время предстояла борьба с усердными слугами Христова наместника; им грозили истреблением; им предстояла Солоница...
Мы оставили Наливайка после того, как он сходил в Угорщину. Из Семигорья вернулся он на Волынь, где на то время отбывались в Луцке так называемые судебные роки и вместе ярмарка. Луцк был в большой тревоге от посещения украинского Алквиада; но Алквиад был скорее злой шалун, чем злой человек. Он прошёлся с казаками по ярмарке, по караимским рядам, по костёлам, и ограничился контрибуцией со всех сословий. Сам он, в известном письме к Сигизмунду III, рассказывает, с наивной хитростью казака, о своей новой карьере, что, по возвращении из Венгрии, он провел всего дня три в городе Луцке, для пополнения военных припасов, а потом стал отдыхать на «обычном казацком шляху», то есть на Днепре, в ожидании службы, которую он, будто бы, предлагал мимоходом коронному гетману, да тот не принял. Лишь только ступили казаки одною ногою на литовскую землю и почти что не попробовали ещё панского хлеба (писал он), тотчас литовские паны, с гайдуками своими и множеством всякого народу, напали на них — сперва в Слуцке, а потом в Копыле, и кого же они побивали и мучили? Хлопят, паробков и нескольких товарищей наших — или «на приставах», или на пути к своим родителям.