История воссоединения Руси. Том 2 - Страница 32

Такой случай произошёл, между прочим, в Каневе, в самый день радостного для казаков праздника Воскресения Христова. Праздник этот имеет важное значение для народа, который не от корсунского попа Анастаса, а от апостолов, просветивших Ольгу, восприял всемирную идею спасения. По случаю этого великого дня, один из украинских Гомеров заставил невольников ещё сильнее почувствовать неволю свою у неверных. Когда воспетая им «дивка бранка, Маруся попивна Богуславка», объявила заключённым в темнице казакам,

Що сьогодні у нашій землі християнській Великодна Субота,
А завтра святий празник, роковий день Великдень,

то пленные, исстрадавшиеся в тяжком заключении казаки

Білим лицем до сирої землі припадали,
Дівку бранку,
Марусю попівну Богуславку,
Кляли-проклинали:
«Та бодай же ти, дівко бранко,
Марусю, попивно Богуславко,
Щастя й долі собі не мала,
Як ти нам святий празник, роковий день Великдень сказала»!

Так глубоко чувствовались казаками, в их особенной, своеобразной религиозности, и святость, и священная красота великого в году дня. Казаки, со своими семьями, окружили Каневскую церковь. Тут, среди широких размалёванных ковшей с пасками, с крашенными яйцами, принесённых на мережаных рушниках для освящения, шли целованья между людьми, далёкими друг другу. Имя воскресшего Христа сближало возрасты, полы, состояния; не могло сблизить только тех, между кем поместился ксёнз, гражданин не Польши или Руси, а папской области. И вдруг князь Рожинский, сын того, с которым казаки осаждали Аслан-Городок, князь Вишневецкий, потомок того, который висел на железном крюке в Царьграде, татарин Темрюк, сделавшийся христианским воином, и русин Ходкевич, игравший роль татарина, напали на казаков со своими жолнёрами, и вокруг церкви, воспевавшей гимн: просветитесь, людие, началась резня между братьями. Сколько надобно было времени, сколько надобно было счастливых, тихих, лет, чтобы забыть кровавый каневский Великдень! А счастливых, то есть тихих, лет не было вовсе на Украине. Как же было казакам не быть разбойниками?

Разбойничали обе стороны. Однажды, среди ночи, в Белой Церкви, выкрались поляки из города в поле, чтобы неожиданно ударить на казацкий табор. В ту же самую ночь наготовились и казаки посетить в городе поляков. Обогнув город, они тихо вошли в Белую Церковь задними воротами, которые, как говорят, отворили им мещане. В польских квартирах оставались одни слуги, только в одной было человек 20 наёмных венгров. Казаки быстро их опустошили и с богатой добычей поспешили убраться. Но, когда пришли в свой табор, он был пуст, безмолвен и наполнен побитыми людьми. Поляки, овладев табором, погнались за его защитниками; а когда вернулись на свою добычу, вместо добычи нашли казаков, дивующихся и скорбящих о своих братьях. Казаки ударили на врагов единодушной массой, и недавние победители насилу спаслись бегством в Белую Церковь, где ожидало их зрелище совершённого казаками разорения и хищничества. За достоверность этого события ручается то, что оно записано в летописи польской, хотя полякам нечем было хвалиться.

Вскоре потом произошла серьёзная битва у Наливайка с Жолковским, в одной миле от Белой Церкви. Бились до самой ночи; жолнёрам сильно досталось в этом бою; одна хоругвь была почти вся перебита и потеряла своего ротмистра, Вирника. Ночью Наливайко отступил к Триполю. Там, говорит Бильский, казаки отрешили его от гетманства и выбрали на его место Лободу; но, вероятно, дело было так, что Лобода и не переставал гетманствовать, а когда оба войска соединились, вместо двух гетманов должен был начальствовать один. Это тем вероятнее, что Наливайко, со своей отдельной дружиной, представлял подобие варяго-русского князя и имел в Запорожском Войске значение «охочего» контингента. Казаки двинулись под Киев, куда пришёл и Савула из Белоруссии. Решено было уходить за Днепр, и при том, без оглядки; Жолковский, как отличный тактик и стратегик, был казакам не по силам. Уходя за Днепр, казаки побросали даже запасы соли в Трахтомирове и Каневе. Зато забрали с собой жён и детей.

Так уходили, спустя много времени, жители русской стороны Днепра на татарскую после несчастной Хмельнитчины, прозванной в народе Руиной. Уже тогда, за пол-столетия до Хмельнитчины, намечен был казаками путь в восточные пустыни, которые, можно сказать, не принадлежали ещё никому.

И вот казаки очутились за Днепром. Ни Брацлавщина, ни Уманщина не дали им приюта; оставалась ещё древняя половецкая земля за Сулою: туда теперь стремились их мысли. Но, покамест, надо было удержать поляков от переправы. Казаки не оставили позади себя ни одной лодки. Жолковский расположился обозом в полумиле от Киева под монастырём, собрал несколько лодок и хлебных байдаков с Припяти и Тетерева впадающих в Днепр, а киян заставил чинить старые и строить новые суда. Он лично наблюдал за работой. Днепр между тем очистился от льдин, и казаки воспользовались водяными своими ресурсами: их човны-чайки (числом до сотни), на которых они хаживали в море, подплыли к Киеву, при звуках труб и литавров, чтобы помешать работе Жолковского. Откуда взялась эта флотилия; где она обыкновенно стояла на Днепре, у Черкасс ли, у Канева, или у Кременчука, — ничего этого мы не знаем. Видим только, что казаки готовились к борьбе долго и по какому-то общепринятому плану. Но история древнего Египта, прочитанная по иероглифам, сказывается нам с большей объяснимостью, нежели история молчаливых наших предков, за три столетия до нас. Украинские иероглифы мудрёнее египетских.