История воссоединения Руси. Том 2 - Страница 34

Иначе думали те, которые, во имя высшей культуры, гнали родных детей русской земли в половецкие степи. Им грезилась бессмертная слава в потомстве; им грезилось обеспечение наследников своих во веки и веки. Вышло напротив: слава досталась в удел бесславным, а земля — безземельным.

Выход из Лубень на левый берег Сулы был тогда, как и ныне, через длинный мост, который в те времена, более нашего обильные озёрами, речными заточинами и топями, составлял весьма важное сооружение. Перейди казаки вовремя за Сулу и уничтожь позади себя мост, — конец походу против них наступил бы не скоро. Но Жолковский проведал, а может быть и прежде знал, о существовании другой переправы через Сулу, — той переправы, которой воспользовался литовский князь Витовт после несчастной битвы с татарами над Ворсклой, в 1399 году. Она находилась у села Горошина, верстах в 20 ниже Лубень, где Сула, разливаясь в широкие заточины, делается мелководной. Будущий полководец армии, наполнившей смутой и руинами всё Московское царство, как видно, разумел хорошо кровавое ремесло своё. Он заблаговременно послал в обход значительную часть коронного войска, чтоб она заняла на Суле мост и не пустила казаков из Лубень в степи. Это важное дело поручил он брацлавскому старосте Струсю, который дождался наконец возможности отомстить казакам за Брацлавское староство. Вместе с Юрием Струсём посланы были князь Рожинский и Михайло Вишневецкий. Воспоминание о Витовте придало Струсю уверенности в исполнении трудной задачи — совершить переход через широкую водянистую равнину с тяжёлым войском и артиллерией; он совершил его с редким успехом. Рыбачьи лодки и вязанки очерету послужили ему для переправы людей и обоза, а лошадей пускали жолнёры вплавь.

Казацкие чаты не предполагали и возможности чего-либо подобного: всё их внимание было обращено на тот шлях, который вёл в Лубни из Переяслава. Чтоб задержать казаков по сю сторону Сулы подольше, Жолковский открыл с ними переговоры через Галицкого каштеляна, «старго приятеля их». Казаки всегда имели между польской пограничной знатью так называемых «приятелей», которые в мирное время вели с ними выгодную меновую торговлю, получали от них за свои продукты, в особенности за борошно, — воловые шкуры и лошадей, «татарское и турецкое добро», иногда выигрывали у них в карты пленных татарских мурз и представляли королю, как трофеи собственных подвигов, а в войнах панов с казаками служили полезными для панской, но всегда вредными для казацкой, стороны посредниками между двумя лагерями. Присутствие в таборе жён и детей располагало многих казаков к мирному трактату. Лукавый, хоть и старинный, их приятель предлагал им выгодные условия, на которых они могли помириться с королём, — предлагал тем щедрее, что его обещания, по обычной у поляков практике, не считались обязательными для Жолковского. Казаки, что называется, развесили уши и простояли в Лубнях столько времени, что Струсь успел заступить им дорогу в степи.

По рассчёту времени, потребного для далёкого и трудного обхода, который был поручен надёжному соратнику, Жолковский прервал заманчивые для казаков переговоры и быстро двинулся к Лубням. Теперь он был сильнее прежнего: к нему 24 мая за Переяславом подоспел на подмогу князь Богдан Огинский, главный начальник литовского войска. Казаки начали отступать через мост, но не успели ещё переправить всего своего обоза, как показалась «передняя стража» Струсева войска, или, как говорится нынче, авангард, под предводительством пана Билецкого. Билецкий был один из множества «chudych pachołków potciwych», между шляхтой, о которых говорит Папроцкий, как о людях, обучавшихся в Запорожском Войске «рыцарскому порядку и деятельности». Полякам подобные псевдо-казаки служили самыми лучшими орудиями для подавления бывших соратников их, так точно, как туркам — потурнаки. Наступившая ночь помешала пану Билецкому сделать нападение. Местность была незнакома полякам; кругом виднелись густые заросли, среди речых заточин и озёр; Билецкий боялся засады. На рассвете казаки принялись было уже жечь оставленный позади себя лубенский мост; но Билецкий прогнал зажигателей, исправил повреждённое место и вошёл в город.

Казаки расположились табором верстах в пяти от Лубень, за Сулою, на урочище Солонице. Они всё ещё не догадывались, что очутились между двух огней, и, увидя вдали перед собой пыль, думали, что идут татары. Это был грозный своей неожиданностью Струсь. Оставалось или броситься в степи, или окопаться на месте. В степях коронное войско легко могло отнять у казаков воду; здесь низменная местность более благоприятствовала казацкой тактике. Решились окопаться. Впрочем, по словам Бильского, казакам преграждён был путь к выходу в степи, так что никакого выбора им не осталось! Искусная стратегия Жолковского торжествовала над сиромахами. Теперь настала очередь его тактики, которая памятна и нашим братьям москалям по Клушинской битве, доставившей ляху случай узнать в Кремле, по чім ківш лиха!

Условленный выстрел из пушки дал знать Жолковскому в Лубнях, что Струсь занял свою позицию. Казаки до того потерялись, что допустили письменное сообщение между двумя полководцами. Жолковский приказал Струсю открыть с ними переговоры, пользуясь близким знакомством с Лободой, но отнюдь не начинать никакого боя. Казаки все ещё надеялись на мирные соглашения с Жолковским, которому не раз дали почувствовать на русском берегу Днепра, что бой может быть сомнителен на обе стороны. Но Жолковскому нужно было только выиграть время. Он, по своим предкам и месту рождения, был также русин, следовательно человек столько же хитрый, сколько и завзятый.