История воссоединения Руси. Том 2 - Страница 55

15-го сентября, в качестве уполномоченного, отправился из польского лагеря, после раннего обеда, трембовельский староста Петр Ожга, с приличной свитой. Его провожали до переправы русский воевода Ян Данилович из Журова, львовский каштелян Мартин Красицкий, лянцкоронский староста Ян Зебжидовский, со множеством так называемых почтов. Стан коронного гетмана представлял Речь Посполитую в сокращённом виде, так как воеводы и каштеляны были вместе и сенаторами. Кроме названных уже лиц, тут были: волынский воевода Ян из Острога, Князь Заславский; каштелян хелмский Ян Замойский, родственник знаменитого Яна Замойского, тогда уже покойного; коронный подчаший Адам-Гиероним Синявский; коронный крайчий Юрий, князь Збаражский; коронный подстолий Станислав Конецпольский; каменецкий староста Валентий Александр Калиновский; винницкий староста Александр Болобан; галицкий староста Юрий Щуцкий; киевский хорунжий Гавриил Гойский; полковник Мартин Казановский, и множество других полковников, ротмистров и знатных панов русских. Дело было общее: абсолютное водворение польского права в нашей отрозненной Руси.

На противоположном берегу дожидались польского уполномоченного две хоругви турок, хоругвь волохов и сверх того ещё «не малый полк татар». Паром был только один, и тот в дурном виде, а потому не скоро кончилась переправа, хотя множество конвойных коней пан Ожга велел переправить вплавь. На противоположном берегу приветствовал его, от имени баши, сперва один бей, а потом и другой.

Подробности, в настоящем случае, введут нас ближе в жизнь изображаемых народов, нежели описание самой громкой в истории (а это значит самой кровопролитной) битвы. Эти мелкие и часто как бы ничего не значащие обстоятельства действующих лиц и времени служат наилучшим комментарием для событий громких. Настоящее же, лишённое шума и пушечных громов событие следует причислить к весьма важным, по тем великим ожиданиям, которые соединялись у обеих партий с его желанным исходом.

Вслед за другим беем приехал к пану Ожге с приветствием Алишах-мурза. Тут же поздоровался с ним и волошский господарь. Пан Ожга не заметил, что перед татарским полком стоял Кантимир-мурза; тот обиделся невниманием и тотчас поскакал прочь с небольшим конвоем.

Посол надднестрянской Речи Посполитой двинулся в путь, сопровождаемый азиатской знатью и её многолюдным конвоем. Приехали в Кременчук, волошское село, сожжённое гостями-татарами. Под Кременчуком, в полумиле от польского стана по прямой линии, стоял кошем Кантимир-мурза; далее, в доброй миле расстояния от польского стана, расположился над Днестром седмиградский князь и с ним волошский и молдавский господари, ещё далее стояли турки, а за турками — Алишах-мурза. Когда прибыли в кош Кантимир-мурзы, Алишах-мурза приставил к посольскому рыдвану десятка полтора татарских, а оба беки — столько же турецких всадников, «поводного» же коня пана старосты трембовельского велели вести перед его глазами, держась при этом сами поближе к нему, и только этим способом нашли возможным проехать через татарское становище. А когда взъехали на высокую скалу, Алишах-мурза просил спутников подождать. Он боялся, чтоб татары, при сём удобном случае, не очистили посольского рыдвана и нашёл необходимым поместиться в нём, как гарнизон помещается в крепости. Несколько дней тому назад, у самого Скиндер-баши татары не только расхитили его походный экипаж, да и коней забрали. За горой стояли наметы самого Кантимир-мурзы. Тут выскочил из толпы татар пленный пахолик, принадлежавший к роте пана Казановскаго; недавно ездил он вместе с другими добывать сена под самым становищем татарским и, за свою невольную отвагу в панской неволе, поплатился неволей татарскою. Несчастный ухватился за стремя пана старосты; староста не велел ему идти прочь и вывел из татарского коша, а потом дал ему коня и привёл обратно в польский стан.

Уполномоченного надднестрянской Речи Посполитой провели последовательно через все становища, чтобы внушить ему надлежащую сговорчивость. Начинало уже вечереть, когда пан Ожга прибыл в турецкий лагерь. Там приготовлено было для него два намета. — Десятка полтора чаушей приняли его с подобающими церемониями. Спустя немного времени, пришли два старых «хорошо одетых» чауша с приветствием от Скиндер-баши. Посол отправил к нему с таким же приветствием своего переводчика, пана Отвиновского.

Утром 16 сентября, пришли к нему чауши с приглашением к турецкому главнокомандующему. В палатке Скиндер-баши заседал совет, состоявший из известных уже нам лиц. Многочисленная свита каждого из этих царьков окружала палатку. Всё вместе представляло вид внушительный. Но польские послы вели себя вообще гораздо мужественнее и даже умнее, нежели польские политики. Инструкцией, составленной в то время при королевском дворе, послу предписывалось «стоять подобно вкопанному пню, смотреть прямо вперёд перед собой, а потом поднять глаза на того, кому отдаётся посольство; не делать никаких телодвижений, не посматривать ни направо, ни налево, не качать головой, руки держать спокойно, а не хлопать рукой об руку, не теребить бороды, удерживаться от кашля, плеванья и сморканья, головы и ничего другого не почёсывать, в носу и в ушах не ковырять, губ не грызть, слова из уст выпускать так, как текут ручьи: сперва тихо, а потом всё громче и громче; ни речей, ни слов не повторять; говорящего не перебивать, а за прерванную речь не гневаться и, выждав, опять возвращаться к тому выражению, на котором речь была прервана», и пр. и пр. Мы должны воображать себе пана Ожгу не ниже представленного здесь идеала польского посла: он был русин. Когда вошёл он в собрание, все встали со своих мест и приняли стоя приветствие панского уполномоченного. Вслед за тем приехал Кантимир-мурза. «Пан Кантимир», обратился к нему Скиндер-баша, «вчера пан посол не приветствовал тебя, так теперь приветствует». Знатные господа поздоровались.