История воссоединения Руси. Том 2 - Страница 70

Аристократический дом Замойских, лишась, в 1605 году, главы своего, знаменитого канцлера королевства, представил пример внутреннего благоустройства не в параллель дому Острожских. Опекуны малолетнего сына его, Фомы, с благородной верностью принятому на себя обязательству, выполнили начертанный отцом план воспитания сына. Рассказ Журковского о том, как он, уже в 1609 году, когда Фоме Замойскому было 16 лет, начал служить ему в его комнате, переносит нас далеко за Карпаты. Утончённость быта, порядочность жизни, строгость выполнения программы образования, в осиротелом доме Замойских, напоминают лучшее время возрождения наук в Италии, с исключением только итальянской чувственности, которой отнюдь не давали места в резиденции молодого магната.

С Фомой Замойским воспитывался Николай Потоцкий, будущий герой казацко-шляхетских войн, и ещё несколько молодых людей из знатнейших фамилий. Профессоры Замойской академии и старшие слуги, или лучше сказать вассалы дома, составляли такой учёный и рыцарский круг, в котором юноша мог обогатиться разнообразными, доступными для того времени знаниями и благородными примерами жизни. Любимой наукой молодого магната была математика, в приложении к военному делу. В архиве академической библиотеки, по словам Журковского, хранились фолианты чертежей и объяснений к ним, составленные собственноручно Фомой Замойским; но мало ли что погибло в этом архиве по милости нашего Хмельницкого?

В 1612 году, Фома Замойский окончил курс наук в домашней академии своей и, согласно оставленной отцом программе, поступил в высшую школу. Это была школа практически военная, под начальством коронного гетмана Жолковского, этого Эпаминонда польско-русского, столь же известного своей прямотой и бескорыстием, сколько и талантами полководца. Знатный пан, поступал на службу не один: он приводил более или менее значительный контингент шляхты, выбранцев и чужеземной пехоты в полном вооружении, и покрывал из собственных доходов все издержки похода или войны. Так поступил и Фома Замойский.

В то время неудачное покушение Стефана Потоцкого на Волощину, по тайному поручению короля, привело во владения Речи Посполитой татарскую орду. Замойский не довольствовался командованием над своим отрядом в поле; он лично нёс дневные и ночные труды простого войскового товарища. Он имел в своём распоряжении 800 воинов; его артиллерия была лучшей в коронном войске; но он по целым ночам, не вставая с коня, отбывал полевую сторожу со своей хоругвию, хотя, как волонтёр, и не обязан был идти вместе с ротмистрами в очередь. Важно здесь то обстоятельство, что он требовал того же от знатной молодёжи, которую отцы отдавали к нему в службу. Обыкновенно знатная молодёжь услаждала себе походную стоянку в лагере ночными оргиями, игрой и разными забавами. Замойский давал им пример, как проводить ночи под панцирем, на дожде и ветре, исполняя в точности всё, что прикажет стражник.

Так выковывались магнатами инструменты для обуздания казацкого своевольства, для подавления народной русской силы, проявлявшейся отрицательно. В таких же добродетельно-губительных кружках, какие собирались около Жолковских и Замойских, ковались инструменты и для разрушения русской церкви, инструменты надёжные. Ежедневно в палатке Замойского домовый капеллан отправлял св. мшу (обедню), а перед мшою молодой магнат совершал все установленные латинской церковью молитвы. Эта церковь умела делать своё дело; её апроши ведены были безукоризненно; её тактика не имеет в истории примера для сравнения; и одно только не дало ей опановать русскую почву, или — что всё равно — овладеть вселенною: она не догадалась, что не шляхта — народ, что шляхта — не народ.

Биограф молодого Замойского ведёт его с похода в поход, описывает его участие в трактатах с турецкими уполномоченными, знакомит его с аристократическими домами, посылает на сейм, заставляет скромно, но с достоинством принца, фигурировать перед королём и сенаторами, и во всём этом даёт нам понять, как высоко поставлен был польский аристократизм, и как он должен был импонировать менее знатную русь. Что от него спасало нашу народность? Запорожская дикость с одной стороны, мещанская отверженность — с другой, монастырский аскетизм — с третьей. Четвёртую сторону составляло сельское простонародье, но оно было нераздельной частью польско-русского центавра; оно давало ему силу воевать, хотя не пользовалось его завоеваниями.

Два с половиной года провел Фома Замойский в разнообразных положениях: он бывал — то воином, то землевладельцем, то гостем, то хозяином, то представителем своей земли на сейме, то академиком, окружённым учёными. В конце 1614 года, он отправился в чужие края, окружив себя наперёд людьми, бывалыми за границей и способными не только везде и во всём найтись, не только поддержать его достоинство всюду; но и содействовать его образованию. Это был путешествующий монарх, а не помещик. Три года прожил он в Европе для обогащения ума своего опытом и наблюдением, во исполнение отцовской духовной; долго жил при дворе английского Стюарта, которому трезвый бунтовщик Кромвель отрубил голову в то время, когда пьяный бунтовщик Хмельницкий рубил головы «королятам» Яна Казимира; потом исчерпал всё, что мог дать вельможе, рыцарю, полководцу и философу тогдашний Париж; видел Италию, колыбель возрождения наук, и, наконец, подвергся в Риме тому, что, увы! считалось венцом всех доблестей, — публичному обоготворению папы среди новоязыческого Рима: в торжественных процессиях, Замойский носил перед папой тяжёлый крест, на удивление зрителям; на теле у него была власяница, и шёл он по римской мостовой босыми ногами.