История воссоединения Руси. Том 2 - Страница 83

Итак опять уносчивость мечтательно-воинственной шляхты! Войско опять возмечтало о великих подвигах с ничтожными материальными и нравственными средствами. Не пошла полякам впрок наука, преподанная им в Московщине. Герои классической древности мерещились им за Днестром. При недостатке реальности в нравах, обычаях и воспитании, они устремляли взор только на блестящее. Привыкнув с детства к громким фразам классических риторов, они принимали за высокое только то, о чём трубила стоустая молва. Не знали они, что для высоких подвигов слишком достаточно собственного родного круга, ближайшей околицы, незначительной должности, и что те только государства способны делаться великими, в которых велики люди малые. Гораздо ближе к этому идеалу стояли казаки; но их положение было изолированное: никому не служили они примером, и сами ни в каких примерах не нуждались. Казаков было в войске Жолковского немного, и то — вольнопрактикующих. Запорожского Войска в поход не приглашали, чтоб не нарушить недавнего ограничения числа его. Львовская летопись, исполненная особенного сочувствия к Украине, приписывает неудачу похода Жолковского тому, что он «без казаков войну точил». До летописца дошли слухи, будто бы он говорил: «Не хочу з Грицями воевати! Нехай пасуть свини та орють землю».

Где же были в это время казаки, то есть эти 20.000 вооружённого народа, которые помогли королевичу выпутаться из Московской трагикомедии? Обыкновенно воображают, что Киев или другие города и сёла были заняты ими, как расквартированными солдатами, а казацкий гетман из своей резиденции делал войсковые распоряжения, а пожалуй даже смотры. Были такие историки, которые придавали гетману даже правительственную власть над Украиной и воображали его каким-то полугосударем. На деле вещи стояли гораздо проще.

Ближайшее подобие казачества представляют в наше время чумаки. Стоит вообразить себе чумаков, появившихся на ярмарке, загорелых больше каждого пахаря, запылённых, запачканных в дёготь, лохмотных. Это казаки вернулись из походу. Недели через две вы смотрите — чумаков нигде нет; смуглые лица подбриты, белые сорочки и «людская» одежда дают им совсем иной вид. Чумак идёт в церковь рядом с прочими, «пола об полу черкается»; повстречавшись, он «про здоровье пытается». Чумака видите вы среди детей на осеннем солнышке под хатою; чумак окукоблюе и захищае двир проти зимы, или пашет поле на зябь. Он уже больше не чумак, и никто во всю зиму на него, как на чумака, не смотрит. Но придёт весна, кликнут товарищи знакомый клич по селу — и валку чумаков провожают за село жёны, дети, родные. Это казаки выступают в поход. Казаки, этот коэффициент народа своего, растекались в народе почти бесследно, по совершении похода или войсковой рады. Но лишь только запылает бывало маяк на степной могиле, или придут вести в село от полевой сторожи, — уже от хаты до хаты, от корчмы до корчмы забегали чубатые фигуры, и вдруг среди сельского майдану заиграет войско, представляя татарский танец или гоняя коней «на взаводы». Казаки готовятся перестрити орду. Если предпринималось что-нибудь важное, например, поход в Волощину, под Тягинь или Килию, тогда войсковые есаулы летали на конях по улицам и вызывали казаков громким кликом в поход. Они обращались одинаково и к богатым «домонтарям», у которых есть собственные «волы чабаные», собственные «кони вороные» и к убогим гольтяпакам, которые «по вынницям горилки курили, по броварням пива варили, по лазням печи топили, казаны шаровали, сажу плечима вытирали». Казацкий рой, состоящий из людей «одягных» и из людей «голых как бубен, страшных зело», по выражению попа Лукьянова, — вылетал «на прийгру». У кого не было «шабли булатнои, пищали семипяднои», тот брал на плечо «кияку», и товарищи им не «гордовали». «Кому Бог поможе!» — под этим девизом выступали в поход богатые и убогие, конные и пешие, оружные и «дейнековатые». Вот общий очерк того войска, которое кобзари, не хуже Гомера, идеализировали в думах своих, уподобляя казаков сизым орлам, их одежду — цветущему маку, их оружие — сияющему золоту, как, например, в следующем степном пейзаже:

Ой в полі могила, широка долина,
Сизий орел пролітає:
Славне Військо, славне Запорозьке,
У поход виступає.
Ой в полі могила, широка долина,
Сизий орел пролітає.
Славне Військо, славне Запорозьке,
А як мак процвітає.
Та в полі могила, широка долина,
Сизий орел пролітає:
Славне Військо, славне Запорозьке,
А як золото сяє…

Жолковский на сей раз не нуждался в Грицях: поход за Днестр, в 1620 году, был очень популярен между шляхтой. Оставляя казаков в их низменном положении, под названием подданных старостинских и панских, пренебрегая казаками, как людьми, созданными шаровать казаны да вытирать плечами сажу по винокурням да по броварням, он выступил в поход на челе лучшего войска, какое когда-либо собиралось под королевским знаменем. Тысяча двести лисовчиков открывали поход, под предводительством знаменитого опустошителя Московщины, Валентия Рогальского. За ним шло полторы тысячи коней крылатых гусар и две сотни тяжело вооружённых рейтар, под начальством Германа Денгофа, молодого полковника, известного своим необыкновенным мужестром. Далее следовал Стефан Хмелецкий, horrendum Tartaris nomen (имя, страшное татарам), по выражению историка Кобержицкого, с восьмью сотнями конных украинцев, то есть мелкопоместной и безземельной пограничной шляхты. Ян Тышкевич вёл четыре сотни воинов. Конницы содержимой гетманом в Баре, в виде гвардии, было три сотни, да наёмных казаков, не имевших никаких гражданских прав, шестнадцать сотен. Всей пехоты, считая в том числе кварцяную и немецкую, было две тысячи. В заключение, шёл с четырьмя сотнями собственной конницы каменецкий староста, Александр Калиновский. Под главным начальством коронного гетмана, всем этим войском командовал исполненный свежих сил и великих надежд зять его, полевой гетман Станислав Конецпольский. Всего набралось войска 8.400 человек. Сравнительно с теми силами, какие могли двинуть против них турки, это было войско — слабое, но велика была репутация полководцев его: оно привыкло давать отпор многочисленному неприятелю, и вожди его были ещё серьёзнее своих панегиристов уверены, что каждому из них принадлежит horrendum Tartaris nomen. Кроме названных предводителей, участвовали в походе Самуил князь Корецкий, только что бежавший из турецкого плена; опытный воин, галицкий староста Михаил Струсь; племянник Жолковского по сестре, винницкий староста Александр Болобан; аристократы чистой породы Мартин и Валентий Казановские; считавший себя не ниже каждого члена республики Ян Одривольский; брацлавский воевода Потоцкий; сын коронного гетмана, грубешовский староста Ян Жолковский; племянник его по брату, Лукаш Жолковский, и ещё несколько опытных в военном деле полковников и ротмистров. Арматой заведовал Богумил Шенберг, о котором нечего больше сказать, кроме того, что он, в качестве немца, готов был стоять и тогда, когда все поляки от него разбегутся. Сверх боевого войска, шло ещё множество обозной челяди, которая предназначалась для земляных работ, для фуражировки и для услуг благородным рыцарям. Красноречивый историк Кобержицкий, перечисляя старательно всех вождей в своём латинском quarto, заставляет читателя думать, что это будет по малой мере повторение громкого в античном мире похода Кира Младшего. Между тем, в блестящем панском ополчении, под леопардовыми шкурами, гордо накинутыми на богатые латы, билось не одно заячье сердце. В этом войске, вместе с героями, достойными классической, богатой разбоями древности, участвовали те паны, о сыновьях которых воспели кобзари кровавой Хмельнитчины,