История воссоединения Руси. Том 2 - Страница 88

Одним из величайших бедствий, постоянно терзавших сигизмундовскую Польшу, было своевольство кварцяного войска. Как ни велики были доходы частных лиц в государстве, но королевская казна постоянно терпела недостаток в деньгах. Паны систематически не давали королю распоряжаться большими суммами на наём войска, чтоб он не подавил их свободы, а шляхетская честь, о которой они беспрестанно твердили, не мешала им расхищать деньги, собираемые для государственных надобностей. От этого жалованье почти никогда не доходило вовремя, а часто и вовсе не доходило, к жолнёрам, и жолнёры, составив между собой союз (związek), нападали на имения шляхты и духовенства, и вознаграждали себя беспощадным грабежом. Такое положение дел до того деморализовало военное сословие, что оно в собственном отечестве играло роль татарской орды. Альберт Станислав Радзивилл так описывает возвращение польского войска из московского похода, в 1634 году:

«Весело возвращалось наше войско в отечество, но отечество невесело его принимало, ибо жолнёры хуже неприятеля. На походе они опустошали шляхетские, духовные и королевские имения, вынуждали силой деньги, требовали непомерного провианта, нагружали свои возы и дошли до такой жестокости, что, за недостатком лошадей, запрягали в возы бедных мужиков и погоняли киями и арапниками. Можно было подумать, что идёт татарская орда, а не христианское войско; да и дикие татары милосерднее к ближнему, нежели подчас наши. Особенно дались поляки в знаки Литве». Сам Конецпольский, преемник Жолковского, обвиняемый современниками в диком обхождении с казаками и украинским народом, говорит, что жолнёры едва не самую кровь точат из убогого народа в Украине. Тесня систематически украинскую «вольность», предмет общей гордости простолюдинов, по замечанию бискупа Верещинского, — паны пользовались всяким случаем расставить кварцяное войско в бывших казацких сёлах, по мере того, как они слабели после неудачных казацких восстаний. (Это уже относится ко временам после Сагайдачного.) Можно судить, что позволяли себе делать в этих сёлах растравленные грабежом жолнёры, и как чувствовали их своевольство казацкие семьи, как глубоко затаивали в сердце вражду против коронного войска. «Прежде бывало», писал Конецпольский к винницкому старосте, «хоругвь в полтораста лошадей довольствовалась на своей стоянке умеренным провиантом, а теперь хоругвь в полсотни лошадей ропщет на определённое ей начальством содержание, и убогие, люди, не будучи в состоянии удовлетворить жадности постояльцев, изумляются, что жолнёрские желудки поражены какой-то волчьей болезнью. Но нечему дивиться: теперь жолнёры требуют стаций, соображаясь не с необходимостью, но с роскошью, чтобы не только жить великолепно, да ещё и воз нагрузить, спину себе покрыть рысьим воротником, одеваться в богатые материи и драгоценные шелки. Вот почему, без всякого стыда и совести, идучи в лагерь и из лагеря, рассылают они по сторонам товарищей для вынуждения провианта и денежных плат. Отсюда-то появились при хоругвях новые отряды, которые гонят с собой волов, коров, баранов, не как жолнёры, а как купцы на ярмарку. По тому принципу, что всякое безобразное, как и прекрасное, явление не вдруг достигает поразительной степени своего развития, начала выставленных Конецпольским безобразий надобно искать ещё во времена Жолковского и Яна Замойского, как об этом намёки встречались в предыдущих главах этой истории.

При всём этом, однако ж, гнёт панского владычества не был в Украине ни постоянным, ни всюду равномерным. Вспоминая о том самом времени, к которому относятся приведённые выше слова Конецпольского, наш «самовидец» говорит, что посполитые люди жили во всём изобильно: в хлебе, скоте и пасеках, только не могли стерпеть великих вымыслов от старост, от их наместников и от жидов. Близость вольных казацких степей не давала украинскому народу дойти до животной покорности воле сильного, до которой он доходил в более внутренних областях Речи Посполитой. Более или менее отважные, более или менее значительные вспышки, то в одном, то в другом старостве, ободряли его. Примеры таких вспышек восходят ещё ко временам каневского и черкасского старосты Василия Тишкевича, и черкасского старосты Яна Пенька. Возможность бегства из порабощённых панами сёл в сёла свободные, не высидевшие ещё воли, или подчинившиеся казацкому присуду, прекращалась не надолго. Кварцяное войско, обыкновенно расставляемое на «лежи» и «гиберны» по Украине (как проектировал в своей летописи Бильский), то было отзываемо из Украины на войну, то самовольно расходилось по своим домам. Тогда всё приникшее к земле поднимало голову. Униаты отступались от церквей и монастырей, захваченных ими у благочестивых; паны старались ладить с выписчиками, то есть исключёнными из казацкого реестра, и не требовали на работы никого, кто назывался казаком; а жиды, не успевшие убраться во время в более безопасные места, жались возле панов, как оробелые псы, — и не напрасно. С наступлением весны, выписчики почти ежегодно собирались толпами, грабили и убивали шляхту и жидов, где только можно было досягнуть их; жгли панские фольварки, не защищённые надворным войском; расправлялись насколько были в силах со всеми своими притеснителями, и удалялись в поднепровские леса. Там они рубили столетние липы, строили лодки, обшивали воловыми шкурами и спускались по Днепру на Запорожье, грозя уцелевшей за валами и частоколами шляхте воротиться с арматой и истребить на Украине всё шляхетское, всё католическое и всё жидовское.