История воссоединения Руси. Том 2 - Страница 91

Итак — опять казаки, как элемент дикий, но торжествующий над элементом утончённым.

«Сигизмунд — вельми яровитый католик», говорит один из старых украинских летописцев: «всех бы людей подклонил под папу, и целый мир подневолить ему не попозорился».

Между тем этот яровитый католик, представитель целого сонма людей, без которых никто и не знал бы о его католической завзятости, трусил наших убогих иноков и бессознательно воевавших в пользу церкви казаков. Эти два типа, выработанные русской жизнью, носили на себе черты могучей деятельности духа и, по закону долгой формации, были столь огнеупорны, железоупорны, силоупорны и consilio-упорны, чта это инстинктивно чувствовалось даже людьми, мечтавшими о бессмертной славе в потомстве. Постоянный трепет митрополита униатского за свою жизнь, оправданный гибелью его наместника, давал усердным слугам римской курии преувеличенное понятие, как о характере казачества, так и о действительной силе его. Видя, что казаки пьянствуют и кумаются с членами церковных братств, которые стали наконец их заискивать, латинцы, судя по себе, воображали их религиантами и, под видом ревности к дому Божию, сильно беспокоились о возможности утраты церковных имуществ. Благочестивые мещане и близкие к мещанам паны, с умыслом и без умысла, поддерживали их беспокойство своими толками о казаках, а чернецы и светские писаки вносили казаков даже в повествование о благочестивых деяниях святопамятного князя Василия, самого опасного врага казацкого; и отсюда-то произошли те ошибочные понятия о казацком ратоборстве за веру, которые перешли к нашему поколению в виде исторических свидетельств. Беспокойство униатов и католиков составляет параллель с опасениями современных чернецов православных на счёт того, что будто бы, не сегодня, так завтра, всех благочестивых окрестят в латинство, а монастыри и церкви раздадут ксёнзам. Украинские иноки и инокини, шляясь в Москву за «милостынею», распространяли свою тревогу по всему пути своему, и вносили превратные понятия о королевском правительстве в царские терема, совершенно так, как противная сторона вносила преувеличенные толки о казаках — в Ватикан. «Успехам унии», говорит нунций Торрес в донесении папе, «препятствуют казаки, которых 60.000» (цифра, увеличенная ровно втрое, а против признанного законом числа — в 60 раз). В сущности же, между русской церковью, как экономической единицей, и между казаками, как промышленно-военной корпорацией, происходил постоянный антагонизм. Это мы видели в их спорах с Никольским монастырём за бобровые гоны, рыболовные озёра и другие входы. Этому столько же можно найти примеров в исторических памятниках, сколько со стороны латинской шляхты было примеров оспариванью земель и доходов у своих бискупов, монастырей и катедр, — на том простом основании, — что масса состоит всего больше из эгоистов и всего меньше — из религиантов. Что касается до мещан, из которых казаки большей частью происходили в первое время своего существования, то они постоянно трепетали за своё имущество перед казаками, как это видно из протеста киевских мещан в житомирских замковых книгах 1584 года; из двойной роли тех же мещан в борьбе Жолковского с Наливайком и Лободою; из поступка Брацлавян, которые отреклись от своего союзника Наливайка в трудное для него время; из того, что, когда он бежал впереди Жолковского, то все города запирали перед казаками дорогу, и из многих других случаев. Хоть казаки и помогли мещанам отстоять иерархию при Сагайдачном, хоть они, по просьбе мещам, не раз и после того протестовали против унии, но вообще, это были такие беспокойные союзники, что мещане всегда готовы были от них отречься. Когда Белоруссия увидела в своих пределах московское войско и города её начали покоряться царю Алексею Михайловичу, — первой просьбой мещанства было запрещение казакам, равно как и жидам, жить в городах. Ещё характеристичнее относительно отчуждения, существовавшего между казачеством и мещанством, а пожалуй и духовенством, отзыв современника о торжествующем казацком элементе. Во время Хмельнитчины, мещане, волей и неволей, должны были идти в казаки и носить усы и чуприны по-казацки. Очевидец этого превращения, по-видимому, какой-то дьякон или священник, восклицает в своей летописи: «Так диавол учинил себе смех з людей статечных!» Если бы казаки в самом деле были заинтересованы церковным вопросом, как в этом нас хотят уверить; другими словами — если бы с интересами церкви соединялись их экономические и корпоративные выгоды, то не допустили бы они, чтобы из 3.258 храмов православных осталось незахваченными унией только 1.089, хотя бы сам король ездил от церкви до церкви по королевщинам и изгонял попов так, как сделано было во Львове по распоряжению арцыбискупа Суликовского. Очевидно, что казаками только пугали врагов древнего благочестия, преувеличивая даже число их; а такое запугиванье разносилось тем шире молвой, что иногда мещанам удавалось подстроить добрых молодцев запорожских на такую кровавую шутку, какую они разыграли, в 1618 году, с наместником униатского митрополита.

Казаки не имели не только религиозной, но и политической тенденции. Это, между прочим, видно из посольства Сагайдачного к московскому царю. В марте 1620 года, явился от него, то есть от казаков, или в угоду казакам, в Москву атаман Петро Одинець с предложением царю службы казацкой и с просьбой о жалованье за недавний промысел казацкий над врагами христианства. Думный дьяк Грамотин, похвалив казаков за их службу, сказал: «У нас такой слух, что король Жигимонт хочет наступить на вашу веру; так объявите, нет ли на вашу веру от поляков какого посяганья?» Казаки отвечали: «Посяганья на нас от польского короля никакого не бывало», и эти слова записаны в официальных московских столбцах, наряду с теми тревожными слухами, которые московские дьяки старательно собирали в так называемой литовской стороне из уст единоверного духовенства и монашества. Между тем время казацкого отрицания всякого посягательства на православную веру со стороны католиков совпадает со вступлением Сагайдачного в братство, фактом, истолкованным в смысле eгo казацкой религиозности, и с последовавшим за тем участием Сагайдачного в церковных делах, которое, в глазах наших историков, на всю жизнь его распространило характер воителя православной церкви. Об этом участии казацкого предводителя в делах неказацких расскажем поподробнее.